Книга Атомные шпионы. Охота за американскими ядерными секретами в годы холодной войны  - Оливер Пилат

Сильно сокрушаясь, Бротман припомнил, что не смог приехать на две предыдущие встречи с Голдом. Получалось, Голд понапрасну потратил собственные деньги. В конце концов Бротман заставил изумленного Голда принять от него десятидолларовую банкноту.

С таким человеком, как Бротман, упомянутые двойняшки не могли оставаться застывшей картинкой. Очевидно, они росли и учились в школе то хорошо, то плохо. Пришлось еще придумывать и приукрашивать их мать. На последующих встречах Гарри Голд сочинял по мелочи про своих воображаемых детей, чтобы удовлетворить навязчивое любопытство Бротмана: Эсси сломала ногу, а у Дэвида был полиомиелит, но оба они поправились, как и большинство настоящих детей.

Желая сохранить свой образ в глазах Бротмана, Гарри Голд стал невольно вспоминать о романах, которые, как ему казалось, действительно могли бы сложиться в его жизни, если бы он не был так занят. Он начал с Глории, очень красивой девушки «с разными глазами: один голубой, а другой карий», с которой он познакомился в троллейбусе в Филадельфии и потом еще несколько раз виделся впоследствии.

Он бы женился на Глории, сказал Голд, если бы не соперник в лице богатого молодого человека по имени Фрэнк, чей дядя занимался производством арахисовых батончиков. Пока он ухаживал за девушкой с одним голубым и другим карим глазом, он познакомился с ее подругой, юной, застенчивой, длинноногой манекенщицей по имени Арабелла, которая работала в фирме «Гимбелс» в Филадельфии, как он рассказал Бротману.

Постепенно Арабелла округлилась и превратилась в миловидную молодую женщину. Ее мать была простой домохозяйкой, а отец — азартным игроком, но он все равно за ней ухаживал, сказал Голд. Другим ее поклонником был некий грубый тип по прозвищу Ниггер Нейт, который «подыскивал девиц для борделей». Голд рассказал, как изгнал этого преступного субъекта при помощи комбинации из блефа и грубой силы и тем самым завоевал руку и сердце прекрасной Арабеллы. После некоторых задержек по финансовым и другим причинам, сказал Голд, со всей банальностью воображения, характерной для старомодных многосерийных радиопостановок, их с Арабеллой связали священные узы брака. Соседи поучаствовали в их свадьбе тем, что прислали вкусные блюда после церемонии. Такой же случай с участием не жены Гарри, ведь он так никогда и не женился, а его матери, был частой темой для разговоров в семейном кругу Голда. Будучи взрослым мужчиной за тридцать, Голд предался некоей подростковой фантазии о том, как заменяет отца в качестве объекта привязанности своей матери.

Воображаемый медовый месяц Гарри в Атлантик-Сити был полон комических злоключений, как и нормального сексуального удовлетворения, которое совершенно отсутствовало в его жизни. После медового месяца, рассказал он Бротману, они с Арабеллой сняли квартирку на две комнатки в Филадельфии. Так он впервые упомянул о Филадельфии в разговоре с Бротманом. До того он был просто химиком из другого города. Теперь он раскрыл свое географическое положение. С точки зрения шпионажа перемена была громадной.

Голд этого практически не заметил. Ведя вплоть до того момента скромную жизнь в родительском доме, он нарисовал в памяти богато обставленную квартиру, принадлежавшую Моррелу Квентину Монтгомери, с которым он был знаком уже двадцать лет, коллеге по лаборатории, чтобы изобразить, как роскошно жили они с Арабеллой.

Все эти интимные беседы, хотя в основном и о воображаемых вещах, которые он вел на регулярных шпионских встречах с Бротманом, противоречили базовому принципу скрытности в работе шпиона. Никто не понимал этого лучше, чем Гарри Голд. Другие связные знали его только как абстрактную личность под псевдонимом вроде Мартина или Реймонда, что могло оказаться и именем, и фамилией или вообще ничем. Голд с самого начала неверно начал общение с Бротманом, когда упомянул тех шустрых двойняшек, и с тех пор никак не мог остановиться.

На одной встрече Бротман попросил Голда кое-что сделать для него ради решения одной трудной задачи, связанной с аналитической химией, сделать в его филадельфийской лаборатории, которую Голд к тому времени уже описал, хотя и не назвал. Голд согласился. Вскоре ему пришлось сообщить Бротману адрес в Филадельфии, на который тот мог бы присылать телеграммы и письма насчет работы. Бротман все еще думал, что Голда зовут Фрэнк Кесслер. Голд решил эту проблему, заявив, что его всегда можно найти через старого друга Гарри Голда, и тем самым впервые ввел это имя. Отчаянно пытаясь исправить эту ошибку, Голд придумал себе несуществующий и непонятный новый адрес. Они с Арабеллой только что купили новый дом в Эбингтоне, на северо-восточной состоятельной окраине Филадельфии, сказал он Бротману.

Благодарный за бесплатную помощь химика и искренне впечатленный компетентностью Голда, Бротман в 1945 году предложил ему хорошо оплачиваемую работу на полную ставку. Голд отказался, сославшись на то, что Арабелле настолько нравится жить в Эбингтоне, что «она ни за что не согласится переехать в Нью-Йорк». Двойняшки, Эсси и Дэвид, в восторге от новой школы, а соседи очень отзывчивы и демократичны.

Ссылка на Эбингтон была «отчасти ложью, но основывалась на правде», как объяснил позже Гарри Голд. «Мы с матерью купили дом, и я не хотел переезжать в Нью-Йорк». Он снова и снова приписывал воображаемой жене взгляды своей матери. «Мы с матерью…» А как же Самуил Голд, отец Гарри, которому тогда было за шестьдесят, но он оставался крепок и надежен, как всегда, и работал на хорошем положении в филадельфийской мебельной фирме «Зейер мэньюфэкчеринг компани» и больше, чем кто-либо другой, внес в покупку нового пятитысячедолларового дома ленточной застройки на Элдред-стрит в удобном, но не сказать что фешенебельном районе Филадельфии Оксфор-Серкл? А как же Джозеф, младший брат Гарри, тоже холостяк, ветеран, служивший на складе снабжения военно-морской авиации в Филадельфии, который немало способствовал покупке нового дома и чье имя этот дом фактически носил? Почему Самуилу и Джозефу не нашлось места в выдумках Гарри?

Джозеф, более рослый, более приспособленный из двоих братьев, служил в армии во время войны, тогда как Гарри Голда признали непригодным и присвоили категорию 4F[8] из-за очень высокого давления. Периодически внося добавления в свою воображаемую биографию, Голд вспомнил и про Джозефа.

Его младший брат, рассказал он Бротману, погиб в Голландии, прыгая с парашютом. Джозеф действительно там служил, но вернулся домой с тремя медалями за участие в боевых действиях и не отпускавшей его малярией, так что история не была полностью выдумана. Просто она была неправдой. Еще больше поддавшись зависти к брату, Гарри Голд сказал Бротману, что его младший кузен Джо, который в детстве считал его героем и, пожалуй, единственный, кто так считал, был усыновлен его родителями вместо погибшего Джозефа. В действительности они никого не усыновляли.

В конце 1945 года «Нэшнл шугар рифайнери компани» купила фирму, на которой работал Гарри Голд. Доктора Рича заменили, и в обширной реорганизации не нашлось места для Голда. Приехав в Нью-Йорк в феврале 1946 года, Голд сказал Бротману, что боится потерять работу в Филадельфии (а не то, что он потерял ее уже несколько месяцев тому назад). Бротман тут же радушно предложил ему оклад 100 долларов в неделю, почти вдвое против того, что тот получал в Филадельфии, и место главного химика в своей инженерной фирме, которая проявляла некоторые признаки роста. Голд согласился. Сделав это, он впервые упомянул, что его настоящее имя не Кесслер, а Голд. На тот момент это казалось ему безопасным, ведь к тому времени он создал для Голда совершенно новую ненастоящую личность с двойняшками, приемным братом и вымышленной жизнью в пригороде. Он наслаждался своей домашней сказкой и находил, что поездки стали проходить легче, чем раньше, потому что он всегда мог рассказать какую-нибудь с упоением придуманную байку о жене или детях, не боясь разоблачения. Дети как способ заполнить иногда возникавшие паузы в разговорах подходили даже лучше бейсбола.